Том 1. Уэверли - Страница 152

152

Главa LIX

СТЫЧКА

Едва ли нужно напоминать читателю, что после военного совета, собранного 5 декабря в Дарби, гайлэндцы, к великому неудовольствию их молодого и отважного вождя, отказались от своей отчаянной попытки проникнуть глубже в Англию и решили возвращаться на север. Отступать они начали сразу и благодаря своей исключительной подвижности превзошли скоростью даже герцога Камберлендского, который преследовал их с огромным отрядом кавалерии.

Это отступление было фактическим отказом от всех блестящих планов повстанцев. Среди них никто не лелеял столь пылких надежд, как Фёргюс, а потому никто не был столь жестоко разочарован такой переменой тактики. На военном совете он спорил или, скорее, протестовал с необычайным жаром, а когда его мнение было отвергнуто, расплакался от горя и возмущения. С этого момента все его поведение настолько изменилось, что в нем с трудом можно было узнать прежний восторженный и пламенный дух, для которого еще неделю назад весь мир казался тесен. Отступление продолжалось уже несколько дней, когда утром 12 декабря в небольшой деревушке на полпути от Шэпа к Пенриту на квартиру к Эдуарду неожиданно заявился предводитель.

Поскольку Эдуард не разговаривал с ним со дня их ссоры, он с некоторой тревогой ожидал от Мак-Ивора объяснения этого непредвиденного посещения. Его удивила и даже болезненно поразила перемена в наружности Фёргюса. Глаза его значительно потускнели, щеки впали, голос звучал вяло; даже походка — и та стала менее твердой и упругой; а одежда, на которую он обращал особое внимание, была наброшена как-то небрежно. Он предложил Эдуарду пройтись с ним вдоль небольшой речки, протекавшей поблизости, и грустно улыбнулся, когда заметил, что Уэверли снимает со стены палаш и застегивает свой поясной ремень.

Как только они вышли на уединенную тропинку у речки, предводитель заговорил:

— Все наше славное предприятие пошло теперь прахом, Уэверли, и я хотел бы знать, что вы намерены делать. Да не смотрите же на меня так. Я вчера получил письмо от сестры, и если бы я раньше знал его содержание, не было бы этой ссоры, о которой я не могу теперь вспомнить без стыда и досады. В письме, которое я ей послал после нашей размолвки, я объяснил, из-за чего она произошла. Теперь сестра пишет, что никогда не поощряла вас и не собиралась этого делать; так что, выходит, я действительно вел себя тогда как сумасшедший. Бедная Флора! Она еще полна бодрости; как убьет ее известие об этом несчастном отступлении!

Уэверли, искренне тронутый глубокой печалью, звучавшей в голосе его друга, от всей души просил его забыть все прошлые разногласия, и они еще раз пожали друг другу руки, но теперь с несравненно большей сердечностью. Фёргюс снова осведомился о намерениях Уэверли:

— Не лучше ли тебе бросить эту несчастную армию и раньше нас добраться до Шотландии, чтобы оттуда переправиться на континент через какой-нибудь порт, который еще остался у нас в руках? Когда ты будешь за пределами Англии, твои друзья без труда исхлопочут тебе прощение; и, по правде говоря, я очень хотел бы, чтобы ты увез отсюда Розу Брэдуордин в качестве своей жены, а Флору взял бы под свое с женой покровительство и тоже захватил с собой. — Эдуард посмотрел на него в изумлении. — Она тебя любит, и ты ее любишь, хоть, быть может, и не отдаешь себе в этом отчета, так как ты вообще не славишься способностью разбираться в своих чувствах. — Последние слова он произнес со слабым подобием улыбки.

— Как! — ответил Эдуард. — Неужели ты советуешь мне бросить предприятие, в которое мы все пустились?

— Пустились? — сказал Фёргюс. — Корабль наш течет по всем швам и идет ко дну. И всем, кто может, пора спускаться в шлюпки и отваливать.

— А что будут делать другие джентльмены? — спросил Уэверли. — И почему ваши гайлэндские вожди пошли на это отступление, если оно так гибельно?

— О, они думают, — ответил Мак-Ивор, — что, как бывало раньше, вешать, обезглавливать и лишать имущества будут преимущественно пограничных помещиков, а их бедность и крепости послужат им достаточной защитой. Они хотят отсидеться в своих горах и, по поговорке, «слушать свист ветра, пока не спадут воды». Но они жестоко ошибаются. Уж слишком часто они донимали своих соседей, чтобы им спустили и на этот раз; нынче Джон Буль слишком перетрусил, чтобы к нему так скоро вернулось его благодушие. Ганноверские министры всегда заслуживали того, чтобы их вздернули на виселицу за их пакости; но сейчас, когда они заберут власть в свои руки, что рано или поздно должно случиться, так как Англия не восстает, а Франция не шлет подкреплений, если они дадут возможность хоть одному клану опять беспокоить правительство, их следовало бы повесить за глупость. Ручаюсь, что они не только обрубят ветви, но примутся и за корни.

— Ты советуешь мне бежать? Скорее умру, чем соглашусь, — сказал Эдуард. — А ты-то сам что думаешь делать?

— О, — ответил Фёргюс уныло, — моя судьба уже решена. Еще сегодня я буду или убит, или взят в плен.

— С чего ты это взял? — сказал Эдуард. — Противник отстал от нас на целый дневной переход, а если он и подойдет к нам, то сил, чтобы дать ему отпор, у нас хватит. Вспомни Глэдсмюр.

— А все же то, что я тебе говорю, — правда, во всяком случае в том, что касается меня.

— И на чем ты основываешь такие мрачные предсказания? — спросил Уэверли.

— На том, что никогда не обманывало никого в нашем роду. Я видел, — произнес он, понизив голос, — Бодах Глас.

— Бодах Глас?

152