— Бедный юноша!—сказал полковник.— Должно быть, он начинает чувствовать всю трудность своего положения. Ну, Уэверли, это нечто большее, чем добрая услуга, и я ее не забуду, если вообще Филипп Толбот способен что-либо запомнить. Моя жизнь... Но нет, пусть леди Эмили благодарит вас за нее... Эта услуга стоит пятидесяти жизней!.. При таких обстоятельствах я даю свое слово без малейшего колебания. Вот оно (он написал его по всей форме), а теперь скажите, как мне отсюда выбраться?
— Все это предусмотрено: ваши вещи уложены, лошади дожидаются вас, и я, с разрешения принца, нанял лодку, которая доставит вас на «Лисицу». Я специально послал для этого нарочного в Лит.
— Превосходно. Капитан Бивер — мой большой приятель. Он высадит меня в Берике или Шилдсе, откуда я могу добраться до Лондона на почтовых. Но вы должны доверить мне пачку бумаг, которую вы получили благодаря вашей мисс Бин Лин. Мне, возможно, придется их использовать, когда я буду за вас хлопотать. Но сюда направляется ваш гайлэндский друг Глен... как все же произносится его варварское имя? — а с ним и его ординарец... Я, вероятно, не имею уже права называть его головорезом. Вы только посмотрите, как он выступает, словно весь мир принадлежит ему, даже плед у него на груди — и тот топорщится! Хотел бы я повстречаться с этим юнцом там, где у меня руки не связаны. Уж кто-нибудь из нас да поубавил бы другому спеси!
— И не стыдно вам, полковник Толбот! Как где увидите тартан, так и приходите сразу в ярость, точно, как говорят, бык, когда увидит красную тряпку. Знаете, у вас с Мак-Ивором много общего по части национальных предубеждений.
Последние слова произнесены были уже на улице. Друзья прошли мимо предводителя, причем полковник и Фёргюс обменялись приветствиями с холодной учтивостью дуэлянтов перед поединком. Ясно было, что антипатия тут взаимная.
— Всякий раз когда я вижу этого мрачного субъекта, который по пятам следует за вашим другом,— сказал полковник, вскочив на лошадь,— мне приходят на память несколько стихов. Не помню, где я их слышал, вероятно в театре:
За ним Бертрам угрюмый
Все время ходит, словно дух за ведьмой,
От коей приказаний ждет он.
— Уверяю вас, полковник, — сказал Уэверли,— что вы слишком сурово судите о гайлэндцах.
— Ничуть, ничуть; я не могу спустить им ни йоты, не сбавлю им ни очка. Пусть себе живут на своих голых горах, ходят надутыми от спеси и вешают свои шапки хоть месяцу на рога, если им взбредет на ум такая фантазия, только бы не спускались туда, где люди носят штаны и разговаривают так, что их как-то можно понять. Я говорю: как-то, ибо жители Равнины изъясняются по-английски лишь немногим лучше, чем негры на Ямайке. Мне, право, жаль прет... я хотел сказать — шевалье, что вокруг него собралось столько бандитов. А, между прочим, они здорово рано научаются своему ремеслу. Тут есть, например, какой-то чертенок низшего разряда, какой-то дьявол в пеленках, которого этот ваш друг Гленна... Гленнамак иной раз таскает в своей свите. На вид ему лет пятнадцать, а по части всевозможных пакостей он и столетнего переплюнет. Не так давно на дворе он метал с товарищем кольца. Как раз в это время мимо них проходил какой-то вполне приличного вида джентльмен. Этот чертенок угодил ему кольцом прямо в щиколотку, и тот замахнулся на него тростью. Так этот юный бандит, представьте, выхватил пистолет, как этакий франт Клинчер из «Поездки на юбилей», и если бы крик «Gardez l'eau!» из верхнего окна и страх перед неизбежными последствиями не разогнал враждующих в разные стороны, бедный джентльмен погиб бы от руки этого юного василиска.
— Хорошенькую характеристику вы дадите шотландцам, когда вернетесь домой, полковник Толбот!
— О, — отвечал полковник, — судья Шэллоу избавит меня от этого труда: «Голо, все голо... все нищие, все... Воздух, впрочем, хороший!» И это, заметьте, только когда вы порядком отъедете от Эдинбурга и еще не доберетесь до Лита, вот как мы с вами сейчас.
Вскоре они прибыли в порт.
Качалась шлюпка у причала,
И дул попутный свежий ветер.
Стоял корабль у Берик-Лo.
— В добрый час, полковник! Дай бог вам найти дома все так, как вам бы хотелось! Возможно, нам придется встретиться раньше, чем вы ожидаете; поговаривают о скором выступлении в Англию!
— Не говорите мне ничего, — сказал Толбот, — я не желаю сообщать сведений о ваших передвижениях.
— Ну, тогда просто прощайте. Передайте, с тысячью приветов, все, что только можно придумать почтительного и ласкового, сэру Эверарду и тетушке Рэчел. И, если можете, не поминайте меня лихом. Отзывайтесь обо мне настолько снисходительно, насколько позволит ваша совесть. Еще раз прощайте!
— Прощайте, мой милый Уэверли!.. Очень, очень благодарен вам за все, что вы сделали. Смотрите, бросьте плед при первом же удобном случае! Я всегда буду помнить о вас с теплым чувством, и худшее, что я про вас скажу, будет: que diable allait-il faire dans cette galere?
Так они и расстались. Полковник Толбот сел в лодку, а Уэверли вернулся в Эдинбург.
В наши цели не входит вторгаться в область истории. Поэтому мы лишь напомним читателям, что примерно в начале ноября молодой принц, располагая шестью тысячами войска, а то и меньше, решился на отчаянную попытку проникнуть в сердце Англии, хотя и отдавал себе отчет в том, какие приготовления делались для его встречи. В этот крестовый поход он пустился в погоду, которая сделала бы продвижение всяких других войск немыслимым, но как раз благоприятствовала подвижным горцам, несравненно более закаленным, чем их противник. Не обращая внимания на то, что превосходившая их по силам армия расположилась на границе Шотландии, они осадили и взяли приступом Карлейл, а затем продолжали свой дерзкий поход на юг.