Том 1. Уэверли - Страница 142

142

— Этим и закончилась твоя аудиенция?

— Закончилась? Как бы не так! Я решил отнять у него всякую возможность выказать свою неблагодарность и поэтому изложил со всем спокойствием, на которое был способен, так как, клянусь тебе, я весь дрожал от бешенства, те особые причины, по которым я желал бы, чтобы его королевское высочество указал мне какой-либо иной путь проявить свое повиновение и преданность, так как мои жизненные перспективы превращают то, что во всякое другое время было бы для меня совершенным пустяком, в серьезную жертву. После этого я изложил ему весь свой план.

— И что же ответил принц?

— Ответил? Хорошо, что в писании сказано: «Не кляни царя ниже в помышлении своем!» Так вот, он ответил, что очень рад тому, что я избрал его себе в наперсники, так как благодаря этому он сможет предотвратить еще более тяжкое разочарование. Он-де честным словом принца может заверить меня, что сердце милой Розы уже занято и что он сам дал обещание содействовать ее чувству. «Итак, мой дорогой Фёргюс, — закончил он с самой очаровательной улыбкой,— поскольку о браке не может быть и речи, и с графским титулом нет нужды особенно спешить». Оказав это, он испарился, а я остался plante la.

— И что же ты сделал?

— Я тебе скажу, что я мог бы сделать в эту минуту — продаться самому черту или курфюрсту, в зависимости от того, кто из них дал бы мне лучшую возможность отомстить. Впрочем, сейчас я уже остыл. Я уверен, что он хочет выдать ее за какого-нибудь из своих сволочных французов или ирландских офицеров, только я буду зорко следить за ними, и пусть человек, который вздумает перебить мне дорогу, держится настороже: bisogna coprirsi, signor.

Разговор продолжался еще некоторое время, но не представлял уже ничего замечательного; поэтому Уэверли простился с Фёргюсом, бешенство которого перешло в глубокую и страстную жажду мести, и отправился к себе домой, сам не умея толком разобраться в смешанных чувствах, которые пробудил в его груди рассказ Мак-Ивора.

Глава LIV

«НИЧЕМУ НЕ ВЕРЕН»

«Я воплощенное непостоянство, — подумал Уэверли, закрыв дверь на задвижку и принимаясь быстро шатать взад и вперед по комнате. — Какое мне дело до того, что Фёргюс Мак-Ивор хочет жениться на Розе Брэдуордин?.. Я ее не люблю... Возможно, что она могла бы полюбить меня, но я отверг ее простую, естественную и трогательную привязанность, не дал себе труда взлелеять ее до более нежного чувства и отдал всего себя девушке, которая никогда не полюбит ни одного смертного, если только старый Уорик, создатель королей, не восстанет из мертвых. А барон... на его имение мне было бы наплевать, так что фамилия не послужила бы препятствием. Пускай бы хоть черт забрал его бесплодные болота и стаскивал с короля его caligae, я не сказал бы ни слова. Но ей ли, созданной для любви и нежности домашней жизни, для теплых и спокойных проявлений взаимной внимательности, услаждающих союз тех, кому суждено пройти жизненный путь вместе, ей ли стать женой Фёргюса Мак-Ивора? Плохо он с ней, конечно, обходиться не будет, — на это он неспособен,— но он перестанет обращать на нее внимание после первого же месяца женитьбы; он будет так занят тем, как бы подчинить себе какого-нибудь соперника-вождя, или обойти придворного фаворита, или присоединить к своим владениям какой-нибудь заросший вереском холм либо какое-нибудь озеро, а то и привлечь в свои банды какой-нибудь новый отряд катеранов, что не станет интересоваться, что делает его жена и чем она занята.

Затем она увянет, как цветок,
Живая красота ее исчезнет,
И, бледная, худая, словно призрак,
Она потом забьется в лихорадке
И так умрет.

И это нежнейшее из созданий могло бы избегнуть такой участи, если бы только у мистера Уэверли были на месте глаза! Честное слово, я не могу понять, как это Флора казалась мне настолько уж красивее Разы, то есть неизмеримо красивее. Она статнее, это правда, и она больше следит за манерами, но многие думают, что мисс Брэдуордин естественнее, и она, несомненно, моложе. Флора как будто на два года меня старше. Вечером я постараюсь их получше разглядеть.

С этим намерением Уэверли отправился на чашку чая (как это было в моде шестьдесят лет назад) в дом некоей знатной леди, приверженной делу принца, и там он встретил, как и ожидал, обеих девушек. Когда он вошел, все встали, но Флора сразу села и возобновила начатый разговор. Роза, напротив того, почти незаметно очистила местечко в тесном кругу гостей, чтобы Уэверли мог вдвинуть туда уголок стула.

«У нее, в общем, очень привлекательные манеры»,— подумал он про себя.

Среди гостей возник спор, какой язык более благозвучен и приспособлен для поэзии, гэльский или итальянский; превосходство гэльского, который, вероятно, в ином кругу не нашел бы поддержки, ожесточенно отстаивалось семью дамами из горной Шотландии,— они изъяснялись во всю силу своих легких и совершенно оглушили гостей визгливыми примерами кельтского благозвучия. Флора, заметив, что некоторые дамы с Равнины посмеиваются над возможностью подобного сравнения, высказала несколько доводов в доказательство того, что этот взгляд не так уж абсурден, но Роза, когда спросили ее, что она об этом думает, отдала горячее предпочтение итальянскому, который она изучала с помощью Уэверли.

«У нее слух тоньше, чем у Флоры, хоть она и не так музыкальна, — сказал про себя Уэверли. — Надо полагать, что мисс Мак-Ивор скоро сравнит Мак-Мёрруха нан Фонна с Ариосто!»

Наконец вышло так, что мнение общества разделилось насчет того, просить ли Фёргюса сыграть на флейте (в чем он был великим искусником) или просить Уэверли прочесть что-нибудь из Шекспира. Хозяйка дома любезно взялась поставить вопрос на голосование и сама пошла собирать мнения за поэзию или за музыку, но при условии, что джентльмены, таланты которых не будут использованы в этот вечер, займут гостей в следующий. Решающим случайно оказался голос Розы. Что касается Флоры, которая, видимо, взяла за правило никогда не поддерживать Уэверли, она высказалась за музыку, если только барон согласится аккомпанировать Фёргюсу на скрипке.

142