Том 1. Уэверли - Страница 134

134

— Но не лишайте его удобств, на которые дает ему право его звание, — добавил Уэверли.

— Но лишь в той мере, в какой это совместимо со строгим надзором, — повторил Фёргюс.

Офицер выразил готовность выполнить оба приказания, и Эдуард последовал за Фёргюсом к воротам сада, где Каллюм Бег ждал их с тремя верховыми лошадьми. Обернувшись, он увидел, как целая группа горцев отводила полковника Толбота к месту его заключения; он задержался на пороге и сделал рукой знак Уэверли, как бы подкрепляя то, что сказал.

— Лошадей у нас теперь, — воскликнул Фёргюс,—не меньше, чем смородины в лесу. Только иди да собирай. Садись, Уэверли, Каллюм наладит тебе стремена, и мы поскачем в Пинки-хаус с такой скоростью, на какую только способны эти ci-devant драгунские лошади.

Глава L

НЕ ОСОБЕННО СУЩЕСТВЕННАЯ

— Меня вернул с дороги посланный от принца,— сказал Фёргюс Эдуарду, в то время как они скакали из Престона в Пинки-хаус, — но, я полагаю, тебе самому известна ценность такого пленника, как этот высокородный полковник Толбот. Его считают одним из лучших офицеров среди красных мундиров; это ближайший друг и любимец самого курфюрста и этого грозного героя, герцога Камберлендского, которого отозвали от его триумфов после победы под Фонтенуа, чтобы слопать нас, бедных горцев, живьем. Он не говорил тебе, как звонят колокола в Сент-Джеймсе? Может быть, «Вернись, Уиттингтон», как колокола Боу в былые времена?

— Фёргюс,—сказал Уэверли, укоризненно взглянув на него.

— Положительно не знаю, что с тобою делать,— отозвался вождь Мак-Иворов. — На тебя может повлиять каждый встречный. Ты крутишься, как флюгер на ветру. Сегодня мы одержали победу, равной которой не было в истории; поведение твое превозносят до небес; принц желает отблагодарить тебя лично; все красавицы с белыми кокардами передрались из-за тебя, — а ты, preux chevalier, герой сегодняшнего дня, согнулся на своей лошади в три погибели, как какая-нибудь торговка, везущая масло на базар, и вид у тебя самый похоронный!

— Я огорчен смертью бедного подполковника Гардинера; когда-то он был ко мне очень добр.

— Ну хорошо, погорюй минут пять, а потом развеселись; то, что случилось с ним сегодня, может случиться с нами завтра. Подумаешь! После победы все-таки самая лучшая доля — это смерть в бою. Но это pis-aller, каждый предпочел бы смерть противника своей собственной.

— Но полковник Толбот сообщил мне, что правительство посадило и отца моего и дядю из-за меня в тюрьму.

— Ничего, мы выставим за них поручителей. Добрый старик Андреа Феррара возьмет это дело на себя. Хотел бы я видеть, как его заставят давать гарантию в Вестминстер-холле!

— Их уже выпустили, по поручительству более мирного свойства.

— Так почему же так подавлен твой благородный дух, Эдуард? Ты думаешь, что министры курфюрста кротки, как голубицы? Разве стали бы они в этот критический момент выпускать на волю своих врагов, если б только имели законное право или не боялись держать их под замком и подвергать наказанию? Будь уверен, что они или не могут предъявить никакого обвинения твоим родственникам, или побаиваются наших друзей, веселых кавалеров доброй старой Англии. Во всяком случае, волноваться за них тебе не стоит; а мы уж придумаем способ сообщить им, что ты в безопасности.

Эдуарда эти доводы не удовлетворили, но заставили замолчать. К этому времени он уже не раз поражался, как мало у Фёргюса находилось сочувствия к переживаниям даже тех, кого он любил, если они не соответствовали его собственному минутному настроению, а в особенности если они противоречили тому, что более всего занимало его в данную минуту. Фёргюсу не раз приходилось замечать, что он обидел Уэверли, но, увлеченный каким-нибудь новым планом или предприятием, он никогда не отдавал себе полного отчета, насколько глубоким и длительным оказывалось произведенное им неприятное впечатление. Эти небольшие обиды, постепенно наслаиваясь друг на друга, неприметно охладили восторженную привязанность молодого волонтера к его непосредственному начальнику.

Принц принял Уэверли, как всегда, очень милостиво и осыпал его похвалами за проявленное им отменное мужество. Затем он отвел его в сторону и стал расспрашивать про полковника Толбота. Получив все сведения, которые Эдуард в состоянии был дать о, нем и о его связях, он сказал:

— Не могу допустить, мистер Уэверли, чтобы этот джентльмен, состоящий в столь близких отношениях с нашим добрым и достойным другом сэром Эверардом Уэверли, а через свою супругу — с домом Блэндвилл, приверженность которого к истинным и лояльным принципам англиканской церкви общеизвестна, в душе не сочувствовал нашему делу, какую бы маску он ни носил, чтобы примениться к обстоятельствам.

— Если судить по тому, что он успел мне высказать сегодня, я вынужден буду коренным образом разойтись во взглядах с вашим королевским высочеством.

— Ну что ж, стоит все же попробовать. Поэтому поручаю полковника Толбота исключительно вам, с правом поступать с ним так, как вы сочтете наиболее целесообразным. Надеюсь, вы найдете возможность узнать, как он действительно относится к восстановлению на королевском престоле моего отца.

— Я убежден, — сказал Уэверли с поклоном,— что, если только полковник Толбот согласится дать честное слово, на него можно будет твердо положиться, но если он откажется, я надеюсь, что ваше королевское высочество возложит на какое-либо иное лицо, а не на племянника его друга обязанность содержать его под стражей.

134